Сказания о Титанах. Мифы и легенды - Страница 41

Отвечает Полидевк Кастору:

— Не вырвать Линкею у себя из глаз Левкиппид — стоит в его глазах их лебединая краса. Не простит нам Линкей их похищения. Не простит нам и гордый Идас обиды за брата, лютует он и за поношение. Увели мы у него, неодолимого, коней-лебедей и стадо. Гонятся за нами Афариды. Реют дети Ночи вокруг них, шепчут им в уши: «Отомстите»! Разве мы не мстили им?.. Не титаново это слово: «месть», а ночное. Ночь родила его, а боги Крониды подарили его белому дню. Взгляни, вот выкупала Заря-Эос коней в морском пурпуре и смеется нам, как подруга, а черная Немезида-Мстительница стоит на горе, не уходит в подземную мглу к Ночи. Укажет она Афаридам к нам дорогу. Надо бы нам. Кастор, биться с Афаридами, да не одолеть нам Идаса. Взгляни, вот дупло в древнем дубе, прапращуре. Велико дупло, скроет оно нас со всем стадом. Некогда в нем сам Зевс укрывался от титанов. Подстережем здесь Афаридов. Может, глаз Линкея не заглянет в дупло. Сказал Кастор:

— Диоскурам нападать из засады? Ты ли это говоришь, Полидевк. Брат, ведь мы Диоскуры. К нам взывают герои в битвах. Лучше бы нам не прятаться в это дупло.

Сказал Полидевк:

— Нет у меня всевидящих глаз Линкея. Увидят его глаза нас, Диоскуров, — мы же Афаридов не увидим. Неравны наши силы перед боем.

И укрылись Диоскуры в дупле.

Ни слова не сказал Идасу Линкей, когда проснулся и увидел брата спящим: только вдаль поглядел. И пустились братья Афариды снова в погоню за братьями Диоскурами — похитителями стада.

Что им стадо! Только свистнут — и новые стада к ним сбегутся. Язва обиды жжет их. Осрамили Диоскуры Афаридов, оскорбили их титанову гордость, нарушили правду титанову обманом. Смеются теперь над огромным Идасом и зоркооким Линкеем боги Крониды: и Левкиппид потеряли, и коней-лебедей, и еще стада отманили от них Диоскуры. Как им, Афаридам, теперь по лесу пройти? Ухают им вслед рогатые сатиры, позванивают им с деревьев насмешливо дриады листвой. Нагнется Идас к ключу испить воды, а струи от него во все стороны разбегаются под переливчатый хохот наяд:

— Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, Идас!

Да и как вернется он теперь к речной нимфе Марпессе? Страшен стал Идас от жгучей обиды. Не становись, лесной зверь, ему на пути! Ухватит он тебя рукой за хобот или хвост драконий, махнет и разобьет тебя об скалу — только птицы на лету поймают клочья звериного мяса.

Не попадайтесь ему на дороге, вы, дубы и ясени! Вырвет он вас, вековых, с корнем и закинет за облака или за море.

Прочь сворачивайте с пути Идаса, горные ручьи! Или свернет сам Идас ваше русло в сторону и выльет вас разом в море — только брызги останутся от вас на голых камнях.

Горят диким огнем глаза Линкея. Не блеск в них, а пламя черное, и выбегают из того пламени лучи багровыми копьями. Не попадайся этим лучам на глаза, живое создание. Птицы падают от тех лучей обгорелыми с неба. Стволы сосен стоят от них обугленными. Хвоя под ногами дымится и тлеет. И вода в ключах исходит паром.

Страшен путь братьев Афаридов.

Вот она, титанова гордость, терзаемая язвой обиды. Расплавилась ее адамантовая крепость и течет раскаленной лавой по миру полубогов.

И зачем копье в руке Идаса? Разве мало ему его тяжкой руки? И где взял он такое копье? Где нашел такой ясень-исполин? Метнет — и скалу расколет надвое, не то что теплое живое тело.

Утро. Рань. На Тайгете братья Афариды.

Вот взбежал Линкей на самую вершину хребта, озирает весь остров Пелопа. И не слышит, как шепчет ему роса с цветов:

— Не смотри, Линкей!

Не видит, как сидят нимфы-росяницы, окутав лицо и глаза волосами, и блестят на их волосах слезы каплями. Шепчут ему:

— Не смотри, Линкей! Умой глаза чистой росой, охлади их огонь.

Слеп и глух ко всему Линкей. Только одно хочет он увидеть: Диоскуров. Только одно хочет услышать: их предсмертный хрип.

Вот стоит вдали тысячелетний страж острова Пелопа — прапращур, дуб-великан. Вместе с древними отцами-титанами рожден он матерью Землей-Геей. Давно, века, не живет в нем уже зеленая дриада. Верно, живет в нем само Время-Хронос. Высох дуб, стал каменным. И из всех крылатых созданий только одно сверкающее всеми красками драконового чудище. Химера, садится на его каменные сучья.

Что за создание! Дивно сияет на середине ее спины лик чаровницы Сирены, и поет диковинно Химера, и рычит львиной пастью, и блеет жалобно, и шипит-свистит по-змеиному. Верно, такое же и само Время-Хронос: тоже разом смотрит оно на тебя и львом, и змеей, и козой, и Сиреной, тоже разом и рычит, и шипит-свистит, и блеет, и поет там обольстительно, словно и у него голос Сирены.

Стоит дуб-прапращур — не шелохнется, хотя бы все ветры обломили об него крылья. Смотрит на дуб Линкей: что за шевеленье неприметное внутри дуба? Зорче вглядывается Линкей в дуб. Рядом с ним стоит Идас с копьем. Как заря в тучах Линкей, как ночь перед бурею Идас.

Жжет сердце Линкея язва обиды! Впиваются лучи глаз Линкея в кору дуба, пронизывают ее: вот и дупло — не дупло, а целая берлога. Тут не то что совы, тут конский табун спрячется, тут…

И вздрогнул Линкей от гневливой радости. Крикнул:

— Там, в дупле, они — братья Диоскуры! В самой сердцевине дуба, Идас.

И так велик был гнев его радости, что готов был Линкей глаз у себя вырвать и метнуть его из глазницы, как из пращи, в это дупло, в самую сердцевину дуба — в сердце Кастора. Ведь у Кастора была вчера под рукой, у самой груди, Гилаейра.

Но уже летит, уже вонзается в дуб, уже насквозь пронизывает тысячелетний ствол копье Идаса, и далекий крик предсмертной муки донесся из дуба до слуха братьев Афаридов.